- Нисколько, милейший Консель! - отвечал гарпунер. - Но валяйте дальше, любопытно послушать!
Тысяча чертей. То ли мой мозг вошёл в стадию неадекватного восприятия действительности, то ли «20 тысяч лье под водой» - истерически смешной роман. Причём смешной на разных уровнях – один из пластов юмора, судя по всему, задумывался автором, второй же образовался сам собою по прошествии некоторого количества времени. Впрочем, со мной это вообще гиблое дело, мне хватает и одного абзаца, носящего исключительно перечисляющий характер – видов рыб, например, или того, когда и кто высаживался на каком-либо определённом острове. В любом случае, можно вытерпеть абсолютно любое количество длинных и печальных описаний единственно ради какого-нибудь эпизода навроде этого:
- Хр!.. Хр!.. - прорычал Нед Ленд, выразительно ляская зубами.
- Э-э! Что с вами, Нед? - воскликнул Консель.
- Честное слово, - сказал канадец, - я начинаю понимать прелесть
людоедства!
- Нед! Нед! Что вы говорите? - крикнул Консель. - Да вы, оказывается, людоед? Право, жить в одной каюте с вами небезопасно. А если, проснувшись, я вдруг увижу, что наполовину съеден?
- Друг Консель, я люблю вас, но не настолько, чтобы съесть без особой надобности.
Да, шутки про каннибализм никогда не утратят свою актуальность. А уж привязка любви к вероятности съедения и пропорциональная зависимость одного от другого вообще гениальна.
Верн потрясающе обходится с героями своего романа, создавая лёгкими набросками невероятные для современного человека, хорошо разбирающегося в прозе и препарировавшего не одно литературное произведение, характеры. Нынче никто не осмелится писать так, потому что достопочтенная публика избалована всякого рода рецептурной и выверенной, мензурочной литературой – таким к последним томам стал достопочтенный Гарри Поттер, таким от корки до корки является всё творчество современных детективных писателей, к такого рода книгам, несомненно, относится Код Да Винчи. Их создавали в лабораторных условиях, не допуская попадания ни единой живой эмоции, ни единой неточности, в специальных костюмах химзащиты.
Естественно, у Верна, как и у любого другого писателя был план, была идея, но наполнение пространства между промежуточными пунктами его истории столь естественно, что кажется, будто он позволил своей рукописи плыть по течению повествования, не вмешиваясь в процесс развития романа. И даже довольно сухие, казалось, выписанные из учебника познавательные куски книги несут на себе отпечаток свежести и непринуждённости.
Несомненно, это является следствием того, что всё повествование идёт от лица великолепного профессора Парижского музея естественной истории Пьера Аронакса, божьего одуванчика подводных прерий, и, как бы парадоксально это не звучало, сии куски описательного свойства, не несущие в себе никакого действия, помогают раскрыть его замечательный характер.
Профессор – добрейшей души человек, и, не смотря на тот факт, что он является учёным мужем, в глубине души он недалеко ушёл от самых худших из романтиков. В первую очередь господин профессор чувствует. И его обширные познания водной флоры и фауны, истории и других наук словно бы имеются только ради того, чтобы господин профессор мог глубже и ярче прочувствовать все окружающие явления. Чего не скажешь о верном прислужнике профессора, Конселе, живом воплощении человеческого стремления к систематизации полученных знаний. Пожалуй, никто не сможет описать его лучше, чем сам Жуль Верн устами Аронакса: «Флегматичный по природе, добропорядочный из принципа, исполнительный по привычке, философски относившийся к неожиданным поворотам судьбы, мастер на все руки, всегда готовый услужить, он, вопреки своему имени, никогда не давал советов – даже когда к нему обращались за таковым.» Они идеальны вместе, потому что безукоризненно дополняют друг друга. Консель, прирождённый естественнонаучный классификатор, заполняет отрядами, семействами и родами все бреши, которые оставляет профессор, просто наслаждаясь видами.
Но без Неда Ленда, моряка, волею судеб навечно связанного с землёй через свою фамилию, было бы скучно. Литературный патологоанатом наверняка со стопроцентной точностью сказал бы, зачем вообще нужен этот персонаж и какие функции он выполняет, но я пожалуй позволю себе провести небольшой анализ его характера как человека, а не его предназначения как художественной марионетки. Нед – замечательный представитель славного типа людей, в сердцах которых вечно полыхает пламя. Увы, его неразговорчивость и скрытность читатель не может оценить по достоинству, потому что с первых же дней пребывания на «Аврааме Линкольне» он сдружился с профессором, что, естественно, является залогом их лёгкого и непринуждённого общения. А поскольку мы видим мир 20000 лье под водой глазами профессора, приходится взять на веру эту черту его характера. Вообще же простота, прямолинейность и грубость в некоторых ситуациях Неда не делает его отталкивающим – если не нарываться на подводные камни и не мутить его штормовой характер, он приятен в общении, он великолепный профессионал в своём ремесле и он шикарно готовит. Не смотря на то что он моряк, каждый раз, уплывая в море, он уплывает не для того, чтобы покинуть сушу, а для того, чтобы на неё вернуться. Естественно, его бунтарский дух плохо переносит какое бы то ни было принуждение и его попытки сбежать с Наутилуса так же естественны, как попытки птицы, случайно попавшей в плен замкнутого помещения, вылететь наружу. И ещё одно обстоятельство, которое сближает меня с этим персонажем, хотя оно уже и не связано с первоисточником господина Верна, а является фактом из экранизации этого романа диснеем – его главная музыкальная тема. Абсолютно сказочная и мелодичная песня, богатая художественными образами и шутками – A Wale of a Tale, которую можно легко найти не только в том виде, в котором она присутствует в кино, но и спетую замечательным Тексом Риттером, который, кроме всего прочего, любезно предоставил свой голос Большому Алу из Country Bear Jamboree для феноменальной песни «There was blood on the saddle».
Мне снилось, - а мы не вольны в снах! – что я веду растительный образ жизни моллюска.